Григорий Саввич Сковорода

Григорий Саввич Сковорода (рус. дореф. Григорій Саввичъ Сковорода; лат. Gregorius Sabbae filius Skovoroda; укр. Григорій Савич Сковорода; 3 декабря (22 ноября) 1722, село Чернухи Киевской губернии, Российская империя — 9 ноября (29 октября) 1794, село Ивановка Харьковской губернии, Российская империя) — русский и украинский странствующий философ, поэт, баснописец и педагог, внёсший значительный вклад в восточнославянскую культуру. Снискал славу первого самобытного философа Российской империи. Григорий Сковорода считается завершителем эпохи казацкого барокко и родоначальником русской религиозной философии. Произведения Григория Саввича Сковороды оказали существенное влияние на ряд крупнейших русских философов и мыслителей, в особенности, на Владимира Францевича Эрна.

Григорий Сковорода приходится двоюродным прадедом другому русскому философу Владимиру Сергеевичу Соловьёву.

Григорий Сковорода родился 3 декабря 1722 года вторым ребёнком в семье малоземельного казака Савки (Саввы) Сковороды и его жены Палажки (Пелагеи) в сотенном селе Чернухи Лубенского полка, располагавшегося в черте Киевской губернии. Предположительно, Григорий Сковорода родился на входившем в село Чернухи хуторе Харсики: так до недавнего времени в Харсиках ещё проживали люди с фамилией Сковорода; в XVIII веке в Харсиках располагался земельный надел, который предоставлялся в Чернухах лицам духовного звания. Согласно Густаву Гессу да Кальве, отец философа — Савва Сковорода — был в Чернухах сельским священником, что подкрепляет версию о том, что отчий дом философа мог находиться именно в Харсиках.

Существует легенда, объясняющая страсть юного казака к учёности. По легенде: в отрочестве Григорий столкнулся с непониманием в семье; в шестнадцать лет Гриша покинул отчий дом после того как отец рукоприкладством наказал его, за то что сын потерял в поле овцу. Более правдоподобной, однако, представляется версия, согласно которой сыновья — Григорий и Степан — отправились учиться по воле и наставлению отца, так как для малоземельного казачества настали не лучшие времена. Старший сын Саввы Сковороды — Степан — уехал в столицу ещё при жизни отца, а Григорий после его кончины. Важно отметить, что в Санкт-Петербурге и в Москве у семьи Саввы Сковороды уже проживали родственники. Известно, что Степан Сковорода много времени проводил в Санкт-Петербурге у родни. В 1738 году Степан отправился в город на Неве, «чтобы искать счастья в столице, где проживали его родственники Полтавцевы». Дядя будущего философа Григория Сковороды — Игнатий Кириллович Полтавцев — был крупным вельможей и землевладельцем. В царствование Императрицы Елизаветы Полтавцев состоял в должности камер-фурьера и имел в Коломенском, в Керенском и в Шацком уездах шестьсот тридцать пожалованных душ. Дом Полтавцева и его семьи всегда был открыт для сыновей Саввы Сковороды.

Считается, что c осени 1734 года Григорий Сковорода учился в Киево-Могилянской академии, однако в списках учащихся его имя не сохранилось. 7 сентября 1741 года Сковорода прибыл в Глухов, где прошёл конкурсный отбор и был отправлен уставщиком Гаврилой Матвеевым в придворную певческую капеллу в Санкт-Петербург. Как показал Николай Бородий, будущий философ ехал в северную столицу через Москву, так как именно там проходили торжества по поводу коронации Елизаветы Петровны, взошедшей на престол 25 ноября 1741 года. В Санкт-Петербург, таким образом, Сковорода прибыл только в 1742 году. Будучи певчим, Сковорода сблизился с фаворитом Императрицы, графом Алексеем Григорьевичем Разумовским, также происходившим из казаков. С 1741 по 1744 год Григорий Сковорода проживает в Санкт-Петербурге и в Москве. В этот период он часто гостит в имениях Разумовских и Полтавцевых.

В 1744 году Сковорода поехал в составе свиты Императрицы Елизаветы в Киев, где получил увольнение с должности певчего в звании придворного уставщика, с тем чтобы продолжить обучение в академии. Как обнаружил Дмитрий Багалей, в Харьковском историческом архиве сохранилась ревизская книга за 1745 год, в которой числится «двор Пелагеи Сковородихи, чей сын (обретался) в певчих». Из записи в ревизской книге вытекает, что Саввы Сковороды к 1745 году уже не было в живых. Остаётся только гадать, застал ли Савва Сковорода возвращение своего сына Григория из Петербурга. Будучи в академии, Сковорода слушал лекции архиепископа Георгия Конисского. В период обучения в академии большое влияние на Сковороду оказала фигура знаменитого киевского путешественника и паломника Василия Беляева Барского, вернувшегося под конец жизни в Киев. Желая постранствовать по миру, Сковорода (по версии Густава Гесса де Кальве) притворился сумасшедшим, вследствие чего был исключён из бурсы. Вскоре в качестве церковника при полковнике Гаврииле Фёдоровиче Вишневском (сыне генерал-майора Фёдора Степановича Вишневского, покровительствовавшего Алексею Разумовскому) отправился за границу в составе русской миссии в Токай. Целью миссии была закупка токайских вин для императорского двора. Считается, что за три года Сковорода побывал в Польше, Венгрии и Австрии. По данным Густава Гесса де Кальве Сковорода также был в Пруссии и даже Италии. Достоверно известно только то, что Сковорода посетил окрестные земли близ Токая и побывал в Вене.

В начале 1750 года Сковорода возвращается в Киев. По приглашению Никодима Скребницкого он пишет для Переяславской семинарии «Руководство о поэзии»; когда же переяславский епископ потребовал, чтобы Сковорода преподавал предмет по старине, Сковорода не согласился, что послужило поводом для увольнения философа в 1754 году. В том же году Сковорода нанимается домашним учителем к зажиточному помещику — пану Стефану Васильевичу Томаре и уезжает в его имение в село Каврай. Несмотря на достойную оплату, отношения Григория Сковороды со Стефаном Томарой не сложились: пан с упорным постоянством пытался подчёркивать своё превосходство над философом. После того как Сковорода, недовольный учеником Васей (сыном Томары), назвал его «свиной головой», мать ребёнка — Анна Васильевна Кочубей — подняла скандал. В результате данного инцидента Григорий Сковорода покинул дом пана Томары до окончания контракта.

Получив от старого приятеля из Москвы Алексея Сохи письмо с выражением поддержки, Григорий Сковорода в том же 1754 году решил отправиться в первопрестольный град вместе с проповедником Владимиром Калиграфом. Известно, что Владимир Калиграф, получивший в Москве назначение префекта, вёз с собой труды Эразма Роттердамского и Готфрида Вильгельма Лейбница. Вполне возможно, что Сковорода ознакомился с этими сочинениями во время дороги.

В Москве Сковорода прожил ещё около года. Там он нашёл приют в Троице-Сергиевой лавре, где сблизился с «многоучёным» настоятелем Кириллом Лящевецким. Как и Сковорода, Лящевецкий проходил в молодости обучение в Киевской духовной академии. Настоятель Кирилл предлагал Сковороде остаться в Троице-Сергиевой лавре и занять должность библиотекаря, но философ отказался от этого предложения. Впоследствии Сковорода поддерживал с Кириллом Лящевецким дружескую переписку.

В 1755 году Сковорода получил известие о том, что пан Стефан Томара просит у философа прощения и приглашает его вернуться в Каврай с тем, чтобы продолжить обучение его сына Василия. Несмотря на обиды, философ принял повторное приглашение и ради мальчика вновь поехал в село к Томаре, где прожил до 1758 года. Толком ни кому не известный мальчик Вася, обучавшийся Сковородой, стал впоследствии известен как сенатор и действительный тайный советник Василий Степанович Томара, проявивший себя как видный русский дипломат в Турции и на Кавказе.

В 1759 году Сковорода получил приглашение от архиерея Иоасафа Горленко и прибыл в Слободскую губернию для ведения преподавательской деятельности в Харьковском коллегиуме. После окончания учебного года (1759-1760) Сковорода не захотел принять монашеский постриг, оставил коллегиум и около двух лет жил в селе Старица близ Белгорода.

Где-то весной 1762 года Григорию Сковороде представилась возможность познакомиться со студентом-богословом Михаилом Ивановичем Ковалинским, который с тех пор становится его ближайшим учеником и другом. Ради этого юноши философ снова возвращается в Коллегиум: с сентября 1762 по июнь 1764 года он читает курс греческого языка. Тем временем, после смерти архиерея Иоасафа новым архиереем становится Порфирий Крайский. И сам Сковорода, и новый префект коллегиума протоиерей Михаил Шванский, и новый ректор Иов Базилевич не пользовались благосклонностью Порфирия Крайского. В результате, после окончания 1763-1764 учебного года Сковорода снова вынужден был покинуть учебное заведение. В это время Сковорода сближается с харьковским губернатором Евдокимом Алексеевичем Щербининым. В 1768 году Сковорода (по инициативе Щербинина) вновь возвращается в коллегиум: Евдоким Щербинин своим приказом назначил его на должность преподавателя катехизиса. Однако новый белгородский и обоянский епископ митрополит Самуил был недоволен тем, что катехизис читает светский человек, и критически оценив курс философа, весной 1769 года уволил его. Сковорода отстраняется от преподавания (уже в третий раз), после чего к преподавательской деятельности не возвращается.

В последующие годы Григорий Сковорода по большей части вёл жизнь странствующего философа-богослова, скитаясь по Малороссии, Приазовью, по Орловской и Курской губерниям; в последней он сблизился с архимандритом Знаменского монастыря Амвросием. Благодаря переписке известно, что в 1774 году Сковорода жил у сотника Алексея Ивановича Авксентиева в Липцах. Много времени в 70-е годы Сковорода проводил в Воронежской губернии, где проживали его близкие друзья, помещики Тевяшовы, у которых Сковорода часто гостил. «В гостеприимном острогожском доме (Тевяшовых) странник отогревался душой и телом». Диалог «Кольцо» и следом за ним «Алфавит, или букварь мира» Сковорода в 1775 году посвятил «Милостивому государю Владимиру Степановичу, его благородию Тевяшову». В 1776 году Григорий Саввич заканчивает в Острогожске «Икону Алкивиадскую» и адресует её отцу Владимира — Степану Ивановичу Тевяшову. Ему же посвящён и переведенный Сковородою с латинского диалог Цицерона «О старости».

В числе друзей Сковороды также было много видных харьковских купцов, среди которых следует упомянуть Егора Егоровича Урюпина («правую руку» Василия Назаровича Каразина), Артёма Дорофеевича Карпова, Ивана Ивановича Ермолова, Степана Никитича Курдюмова и др. Также Сковорода находился в близких отношениях с харьковскими дворянами, в частности, с вахмистром Ильёй Ивановичем Мечниковым, владевшим окрестностями Купянска. У него Сковорода часто останавливался погостить. Воспоминания о Сковороде вахмистра, а также его сына Евграфа Ильича Мечникова (предка знаменитых учёных Ильи Ильича и Льва Ильича Мечниковых) легли в основу биографии Сковороды, составленной Густавом Гессом де Кальве, женившимся на дочери вахмистра Серафиме.

В 1781 году Сковорода едет в Таганрог к брату своего ученика Михаила — Григорию Ивановичу Ковалинскому, который, в бытность учащимся в Харьковском коллегиуме, слушал вместе с Михаилом курс Сковороды о катехизисе. Как отмечает Густав Гесс де Кальве, поездка Сковороды в Таганрог продлилась в общей сложности около года. О пребывании Сковороды в городе свидетельствует сохранившаяся переписка с друзьями, которую философ вёл, проживая у Григория Ковалинского. Из биографии, составленной Густавом Гессом де Кальве, следует, что Григорий Ковалинский организовал по приезду Сковороды большой приём, на который были приглашены знатные вельможи. Однако Сковорода, проведав об этом, укрылся в телеге и не вошёл в дом до тех пор, пока гости не разошлись. Среди корреспондентов Григория Сковороды в этот период, в частности, фигурирует харьковский купец Степан Никитич Курдюмов. Переписка философа с Курдюмовым сохранилась в архиве семьи купца.

В 1790 году Сковорода заканчивает перевод с греческого «Книжечки о спокойствии души» Плутарха и посвящает её старому умирающему другу — секунд-майору Якову Михайловичу Захаржевскому.

Как показал И. И. Срезневский, Сковорода в эти годы стал окончательно расходиться в своих суждениях с догматами церкви. Белгородский протоиерей Иван Трофимович Савченков, находившийся в дружеской переписке с философом, с сожалением высказывался о том, что Сковорода в старости не признавал ни постов, ни обрядов, называя их «хвостами», которые надобно отсечь.

В 1791 году Сковорода уезжает в село Ивановка. Там он посвящает своему ученику Михаилу Ковалинскому свой последний философский диалог «Потоп Змиин», который он по-видимому написал ещё в конце восьмидесятых годов.

Весь 1792 год Сковорода проводит под Купянском в селе Гусинка.

В августе 1794 года философ останавливается у Михаила Ковалинского в селе Хотетове Орловской губернии. Сковорода передаёт все свои рукописи ученику и, попрощавшись, едет в Киев, чтобы там встретить свой конец.

Сковорода умер 29 октября (9 ноября) 1794 года в доме дворянина Андрея Ивановича Ковалевского в селе Ивановка Харьковской губернии на пути в Киев.

Есть упоминания о том, что когда Сковорода почувствовал приближение смерти, он помылся, оделся в чистую одежду, лёг и умер. На своей могиле философ завещал написать: «Мир ловил меня, но не поймал».

Воззрения

Общая характеристика

Образцом для своего богословия Сковорода считал александрийскую школу, а также особо почитал Сенеку и Марка Аврелия.

В своей философии Сковорода был близок к пантеизму, поскольку подобно Спинозе отождествлял Бога («высочайшее существо») и «всеобщую мати нашу натуру». При этом натура определяется как «римское слово» синоним слов природа или естество, которое во всей своей целокупности также может быть названо миром. При этом мир этот безначален, и символом его может быть назван змей, «в коло свитым, свой хвост своими жь держащим зубами». Причём Змей и Бог есть одно («змій есть, знай же, что он же и бог есть»). Эта природа порождает охоту (ражженіе, склонность и движеніе), а охота — труд.

Весьма терпимо Сковорода относился к язычеству, видя в нём подготовку человеческого рода к принятию христианства («Языческіе кумырницы или капища суть то ж храмы Христова ученія и школы»). По отношению к религии предлагал средний путь между «курганами буйнаго безбожія» и «подлыми болотами рабострастнаго суевЂрія».

Мироздание он видел состоящим из трёх миров — макрокосма (вселенная), микрокосма (человек) и некий «симболичный мир», связующей большой и малый миры, идеально их в себе отражающей (например, с помощью священных текстов вроде Библии). Каждый из этих миров состоит из «двух естеств» — видимой (тварной) и невидимой (божественной), материи и формы.

Сковорода уделял значительное внимание не только христианской традиции в философии, но и античному наследию, в частности идеям платонизма и стоицизма. Исследователи находят в его философии черты как мистицизма, так и рационализма. Г. С. Сковороду нередко называют первым философом Российской империи. За свой необычный образ жизни, а также из-за того, что большинство своих философских сочинений Сковорода написал в диалогической форме, он получил также прозвание «русского Сократа».

В исследовании наследия Сковороды есть несколько тенденций. В частности, советскими учёными он интерпретировался обычно как просветитель, антиклерикал и демократ. Русская религиозная философия начала XX века рассматривала его как своего начинателя. Между тем, современный исследователь А. В. Малинов приходит к выводу, что у Сковороды вообще не было философской системы или философского учения в строгом смысле слова: «Он мудрец и учитель жизни, в творчестве которого обнаруживается школьный синкретизм философских, богословских, филологических проблем и языков».

А. Ф. Лосев из оригинальных идей Сковороды выделял его учение о сердце, мистический символизм в учении о трёх мирах и представление о двух сущностях мира, видимой и невидимой.

Проблема человека

В трудах Г. С. Сковороды центральное место занимает проблема самопознания, которая неминуемо сводится у философа к вопросу о природе человеческого существа. В соответствии с сентенцией о человеке, что является «мерой всех вещей» (тезис Протагора), Сковорода приходит к мысли о том, что человек является началом и концом всякого философствования. «Однако человек, который есть начало и конец всего, всякой мысли и философствования, — это вовсе не физический или вообще эмпирический человек, а человек внутренний, вечный, бессмертный и божественный». Чтобы прийти к пониманию себя как внутреннего человека, необходимо пройти трудный путь, исполненный «страданий и борений». В случае Сковороды, этот путь сопряжён с отказом от абстрактного мышления, отказом от инструментов познания мира внешнего. Место эмпирического познания, таким образом, должно быть заполнено миром образно-символического, где символика должна быть «сродной» внутренней жизни и вечному смыслу бытия. Такую символику, — как христианский мыслитель, — Сковорода усматривает в Библии. Через текст Священного писания человеческая мысль «превращается в око Бога всевышнего». Библейский символизм Григорий Саввич называет «следами Бога». Ступая по ним, человек приходит к познанию себя как человека внутреннего, где «истинный человек и Бог есть тожде». Опыт самопознания Сковороды, таким образом, оказывается по своему духу необычайно близким рейнской мистике (Майстер Экхарт, Дитрих из Фрейбурга и др.), и лютеранской теософии (Якоб Бёме, Ангел Силезский и др.), проникнувшей в Русское царство через Немецкую слободу, и получившей своё первое оригинальное воплощение на православной почве в кругу «вольнодумца» Дмитрия Тверитинова.

Учение о трёх мирах

Согласно Сковороде, всё сущее состоит из трёх миров:

«Первый есть всеобщий мир обитательный, где всё рождённое обитает. Сей составлен из бесчисленных мир-миров и есть великий мир. Другие два суть частные и малые миры. Первый – микрокосм, то есть мирик, мирок, или человек. Второй есть символический мир, иначе Библия»

Учение о двух натурах и двух сердцах

Учение о сродности

Особое место в учении Сковороды занимала проблема «сродности», то есть следования человека своей природе. Познавшие сродность составляют, по Сковороде, «плодоносный сад», гармоничное сообщество людей, соединённых между собой как «части часовой машины» причастностью к «сродному труду» (сродность к медицине, живописи, архитектуре, хлебопашеству, воинству, богословию и т.п.). В учении о сродности и несродности Сковорода переосмысливает в христианском духе некоторые идеи античной философии: человек – мера всех вещей (Протагор); восхождение человека к прекрасному (эрос у Платона); жизнь в согласии с природой (стоики). Своя «сродность» или (как ещё пишет Сковорода) своя «стать» есть у каждого человека. Учение о сродности оказало влияние на славянофилов.

Учение о безначальности истины

Герменевтика Г. С. Сковороды

Язык Г. С. Сковороды

Язык произведений Григория Саввича Сковороды представляет проблемное поле, затрагивающее вопросы как филологического, так и философского характера. Специфика языка Сковороды отмечалась уже его учеником Ковалинским. Так М. И. Ковалинский утверждал, что Сковорода писал «на российском, латинском и эллинском языке», хотя иногда употреблял «малороссийское наречие». Украинский писатель Иван Нечуй-Левицкий писал, что книжный язык был «поглощён» Ломоносовым, «и возвращался на Украину в великорусских цветах». В то же время, церковный язык ещё не перевёлся. Сковорода также не мог отказаться и от родного народного языка. Все эти языковые течения, по мнению писателя, «Сковорода смешивал в кучу, временами в удивительных языковых композициях, чудных, рябых и в целом тёмных». Известный украинист Ю. В. Шевелёв, проведя филологический анализ сочинений Григория Сковороды, пришёл к выводу, что Сковорода в своих произведениях придерживался некой разновидности русского языка, хоть и отличной от литературного языка Москвы и Санкт-Петербурга. Виктор Живов пришёл к выводу, что Сковорода находился на пути «сведения русского и церковнославянского воедино». К схожему заключению приходит и Л. А. Софронова. Проведя филологический анализ всего корпуса сочинений Сковороды, Людмила Софронова пришла к выводу, что основными «рабочими языками» Сковороды были церковнославянский язык русского извода, русский разговорный язык и, находившийся в становлении, русский литературный язык. Как показала Л. А. Софронова, Сковорода не просто обращался к языковым возможностям церковнославянского и русского языков, но раскрывал их культурные функции: прежде всего, через призму оппозиции сакральное/светское.

Так «ветхославенский» (церковнославянский язык по терминологии философа), — язык сакральный. Сковорода обращается к нему всякий раз, когда цитирует Библию. По мнению Л. А. Софроновой, философ любил использовать в собственных рассуждениях о Священном Писании риторический ход imitatio, как бы подражая Писанию: в этих случаях от переходил на церковнославянский язык. Иногда, впрочем, Сковорода обращается к церковнославянской лексике и в эпистолярных трудах. Наряду с церковнославянским, философ часто обращается в своих толкованиях Писания к русскому литературному языку, который содержал в себе множество церковнославянизмов. В. М. Живов отмечает, что «новый русский литературный язык мог с равным успехом черпать и из русского, и из церковнославянского источника». Таким образом, переход с языка на язык в произведениях Сковороды был естественным. Русский язык для Сковороды – это, прежде всего, язык проповеди, которую и не следует произносить высоким стилем: «используя русский язык, (Сковорода) стремится приблизить священный текст к читателю». Для стилистических перебивок Сковорода также использовал русский разговорный язык. Церковнославянский, русский (разговорный и нормированный литературный) языки органично переплетались в произведениях Сковороды, посвящённых вопросам толкования Священного Писания. «Специфика употребления церковнославянского и русского языков состоит в том, что они являются взаимодействующими величинами».

Помимо этого Сковорода часто прибегал к латинскому языку. Латынь для Сковороды — это прежде всего эпистолярный язык, язык светской учёности, язык басен, поэзии и философии. Иногда Сковорода переходит на латынь в ремарках. В рассуждениях, касающихся вопросов толкования Священного Писания, Сковорода его не применял.

Греческий язык в произведениях Сковороды часто используется для истолкования исторических анекдотов. Сковорода рассматривает его как язык совершенного искусства и философии, язык Гомера и Сократа. В отличие, к примеру, от А. А. Барсова, Сковорода редко обращается к нему для истолкования Библии. Сковорода также уделял внимание греческому языку в эпистолярных трудах, о чём свидетельствует его переписка с Михаилом Ковалинским.

Как элементы барочной культуры в ключевых произведениях Сковороды в качестве перебивок также появляются латынь, древнегреческий, древнееврейский, немецкий, польский и даже венгерский языки.

Оценки и рецепция Г. С. Сковороды

В Российской империи

Оценки культурного значения Г. С. Сковороды крайне полярны. В Российской империи одни авторы были склонны видеть в нём значительную фигуру для отечественной культуры (В. Ф. Эрн, В. В. Зеньковский, Д. И. Багалей и др. — в их произведениях Сковорода предстаёт как «достойный для сердец пример», «первый русский религиозный философ», «первый самобытный мыслитель Руси», «завершитель эпохи казацкого барокко в литературе» и т.д.); другие, напротив, исходили из того, что значение Сковороды незаслуженно преувеличено и искусственно раздуто на волне национального патриотизма (В. В. Крестовский, Г. Г. Шпет, Э. Л. Радлов и др.). В. В. Крестовский резко отзывался о наследии философа, называя произведения Сковороды «семинарским тупоумием, схоластической ерундой и бурсацкой мертвечиной». Э. Л. Радлов писал беспристрастно: «Большого влияния Сковорода на развитие философии не имел; он оставил после себя лишь кружок поклонников, но не создал школы». Критическая позиция Радлова не была лишена оснований. В период рассвета Российской империи интерес к произведениям Г. С. Сковороды изначально проявляли только московские мартинисты, находившиеся в близких отношениях с учениками философа — Томарой и Ковалинским. Большой вклад в популяризацию фигуры Сковороды внесли его первые биографы: прежде всего, ученик Михаил Ковалинский и Густав Гесс де Кальве, женившийся на Серафиме Мечниковой. Оба биографа в красках описали жизнь философа. В меньшей степени на восприятие наследия Сковороды оказали влияние биографические очерки, составленные «обрусевшим швейцарцем» Иваном Вернетом, знавшим Сковороду лично и Иваном Снегирёвым, опиравшимся на очерк Вернета. Тем не менее, особо ценны воспоминания Вернета о Сковороде как личности: его характере и манере вести спор. Наряду с упомянутыми биографами, особую роль в распространении идей философа сыграл видный молдавский писатель Александр Хиждеу, впервые назвавший Сковороду «русским Сократом», ссылаясь на не сохранившийся до настоящего времени труд философа «Софросина, сиречь, толкование на вопрос, "что нам нужно есть" и на ответ "Сократа!"».

Первым крупным обзорным исследованием, в котором рассматривалось значение жизни и наследия Сковороды, а также его влияние на философию и литературу, по праву считается издание сочинений философа Дмитрием Ивановичем Багалеем, приуроченное к 100-летию со дня рождения малороссийского мудреца. Багалей провёл обстоятельное исследование и, фактически, описал в своих произведениях все наиболее значимые труды, посвящённые жизни и философии Григория Саввича Сковороды, существовавшие на тот момент. К числу наиболее значительных исследований жизни и творчества Сковороды Багалей отнёс работы И. М. Снегирёва, И. И. Срезневского, Н. Ф. Сумцова, А. Я. Ефименко, Ф. А. Зеленогорского и В. И. Срезневского. Багалей не был склонен преувеличивать значение философских трудов Сковороды и прямо писал, что его жизнь представляет интерес гораздо больший, нежели его произведения. «Общий смысл жизни Сковороды, — пишет исследователь, — вполне сходится с его учением» и в этом состоит его ценность. К числу оригинальных идей своего исследования сам Д. И. Багалей относил сравнительный анализ жизни Сковороды и графа Льва Николаевича Толстого.

Особое внимание следует обратить на то, что в Российской империи Сковорода причислялся как к русским, так и к украинским мыслителям, при чём обе характеристики рассматривались не как взаимоисключающие, а как взаимодополняющие и уточняющие. Данное обстоятельство объясняется многозначностью обеих характеристик в дореволюционной России. Сковорода мог свободно причисляться к русским философам в силу подданства, языка произведений и этнической принадлежности: последняя признавалась в силу господства концепции триединого русского народа, предпосылки которой проклёвывались уже у самого Григория Саввича Сковороды, называвшего себя малороссом. Д. И. Багалей даже писал, что в ряде своих высказываний Сковорода «выступает русским националистом». Связь национального и религиозного сознания Сковороды, по-видимому, была в полной мере раскрыта в не дошедших до нас произведениях философа, озаглавленных как «Книжечка о любви до своих, нареченная Ольга православная» и «Симфония о народе». В то же самое время Сковорода мог рассматриваться и как украинский мыслитель в силу происхождения, а также основного региона проживания, то есть Слободской губернии. Здесь важно учитывать, что Слободская губерния была утверждена на земле, где в XVII веке располагались слободские полки царской армии. В народе эта земля стала называться «слобожанщиной», или «cлободской украйной», то есть «окраиной», «граничной землёй» (см.: Название Украины). Данный топоним нашёл отражение и в административно-территориальном делении Российской империи: губерния уже при Евдокиме Щербинине стала называться Слободской Украинской (безотносительно этнического состава). В результате историк Н. И. Петров, к примеру, выделял «малороссийский» и «украинский» периоды Сковороды, опираясь на административно-территориальное деление России. Не менее примечательно высказывание самого Сковороды на этот счёт: философ называл Малороссию, т.е. Киевскую губернию, «матерью», а «Украйну», т.е. Слободскую губернию — «родною тёткой». Таким образом, указание как на украинскую, так и на русскую идентичность в произведениях Сковороды и в исследовательской литературе Российской империи, посвящённой философу, не находилось в прямой зависимости от этнического происхождения и культурной самоидентификации философа, но могло быть продиктовано различными факторами, чаще всего, административно-территориальным делением страны.

В трудах эмигрантов из России и Австро-Венгрии

В ходе гражданской войны 1917—1923 годов и по её итогам Россию вынуждены были покинуть как сторонники монархии, так и сторонники многих революционных движений, не получивших одобрения со стороны новой власти. В то же время в Австро-Венгрии, переставшей существовать по итогам Первой мировой войны, революционные брожения отразились на положении галицких русинов, многие из которых оказались в опале и бежали, в зависимости от политических предпочтений, кто на запад, кто на восток. Эмиграция интеллектуалов из повергнутых в крах империй отразилась, в частности, на формировании новых парадигм исследований жизни и философии Г. С. Сковороды. В силу радикальных изменений национальной политики старых империй, трансформации смыслов прежних этнонимов и топонимов и изменений в геополитической карте Европы, в трудах эмигрантов из бывших империй сформировались две парадигмы политических антагонистов, связанные с истолкованием философии Сковороды: консервативно-монархическая «русская», или «малорусская» (В. В. Зеньковский, граф П. А. Бобринский) и национально-освободительная «украинская» (Д. И. Чижевский, И. Мирчук), сформировавшаяся в Польском государстве (главным образом, во Львове и в Варшаве) при Юзефе Пилсудском, и получившая дальнейшее интеллектуальное развитие в трудах эмигрантов, работавших в Украинском свободном университете в Мюнхене, а затем в канадской школе украинистики. При чём сторонники обоих «лагерей» были идеологически и политически ангажированы в своих исследованиях. Утверждение украинской парадигмы требовало пересмотра всей интеллектуальной истории Восточной Европы. А. В. Малинов в этой связи пишет: «Д. И. Чижевский, пытаясь составить историю украинской философии, был вынужден непомерно возвеличить значение Сковороды как мыслителя. С одной стороны, он пытался проследить связь его воззрений с традицией немецкого мистицизма, а с другой, ещё более сомнительную связь антиномизма метода его произведений с немецкой идеалистической философией. Впрочем, то обстоятельство, что Сковорода был современником Канта ещё не делает его кантианцем». С другой стороны, отмечает А. В. Малинов, бросается в глаза как В. В. Зеньковский «пытался представить такую эволюцию философских идей русских мыслителей, в которой бы решающую роль играли их религиозные взгляды». Очевидно, В. В. Зеньковский видел свою основную задачу в противостоянии советской парадигме истории философии и занимал в целом охранительную консервативно-религиозную позицию: труды Д. И. Чижевского и И. Мирчука его при этом мало волновали. Впрочем, некоторые эмигранты (например, Н. С. Арсеньев) в целом игнорировали новое политически-ангажированное содержание русской и украинской парадигм, и свободно использовали обе характеристики по отношению к Григорию Сковороде, безотносительно какой бы то ни было политической нагрузки.

«Советская рецепция»

Интерес к Г. С. Сковороде среди советских историков и философов спровоцировал Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Ещё в начале XX века сочинения Сковороды были подготовлены В. Д. Бонч-Бруевичем к изданию в серии «Материалы по истории русского сектантства». Первый том, изданный Бонч-Бруевичем, остался единственным. Издание это «сыграло со Сковородой злую шутку». Поскольку В. Д. Бонч-Бруевич был другом В. И. Ленина, его усилиями Сковорода был включён в подписанный Лениным «План монументальной пропаганды». Именно этим объясняется обилие исследований философии Григория Сковороды в СССР, рост интереса к Сковороде в период «коренизации» и формирование культового образа «философа с котомкой», «борца с царизмом» и «национального освободителя». Именно таким был воспет Сковорода в советской литературе и кинематографе.

Образ «правдоруба из народа» и «борца с царизмом» плохо сочетался с наличием у Сковороды родственников среди малороссийских дворян и друзей среди вельмож, поэтому в советской рецепции жизни Григория Сковороды, философ признавался исключительным представителем украинского народа и борцом за его освобождение. Таким образом, решались сразу две задачи: с одной стороны, отказ от «русской парадигмы» исследований Г. С. Сковороды способствовал культурной коренизации в СССР, с другой, акцент на украинском происхождении Сковороды позволял добиться эффекта противостояния философа как простого казака русскому дворянству и вельможам. Сковорода, таким образом, становился природным апологетом народной вольницы и борцом за свободу «угнетённого народа» перед лицом монархии. Таким образом, хотя «советская парадигма» исследований Сковороды по духу была в равной степени чужда как эмигрантам из русской, так и из украинской диаспоры, подспудно она, всё же, способствовала закреплению «украинской парадигмы» и забвению «русской».

В официальной советской трактовке Сковорода рассматривался, прежде всего, как «крестьянский демократ» и «просветитель народа». И. А. Табачников так писал о Сковороде «В его мировоззрении всегда брали верх подлинный демократизм, гуманизм, просветительство и воинствующий антиклерикализм». Эту оценку иронически обыгрывает в своём анализе советского сковородоведения А. В. Малинов: «Юродство и опрощенчество понимались как демократизм, нравственные наставления и проповеди — как просветительство, а близкая сектантству критика официальной церковности — как антиклерикализм».

Память

На территории Украины имя Г. С. Сковороды носят несколько исследовательских учреждений и высших учебных заведений:

• Институт философии НАН Украины
• Харьковский национальный педагогический университет
• Переяслав-Хмельницкий государственный педагогический университет

В селе Сковородиновка действует Национальный литературно-мемориальный музей Г. С. Сковороды. Портрет Григория Сковороды и два выполненных им рисунка помещёны на 500-гривенной купюре.

Философские трактаты и диалоги

Основные произведения:

• Асхань («Симфоніа, нареченная Книга Асхань о познаніи самого себе»)
• Наркисс («Наркісс. Разглагол о том: узнай себе»)
• Беседа, нареченная двое, о том, что блаженным быть легко
• Диалог, или разглагол о древнем мире
• Разговор пяти путников о истинном счастии в жизни (Разговор дружеский о душевном мире)
• Кольцо. Дружеский разговор о душевном мире
• Книжечка, называемая Silenus Alcibiadis, сиречь Икона Алкивиадская (Израилский змий) (1776)
• Книжечка о чтении священного писания, нареченна Жена Лотова (1780)
• Потоп змиин (конец 1780-х)
• Алфавит мира (Разговор, называемый алфавит, или букварь мира; 1775)
• Брань архистратига Михаила со Сатаною о сем: легко быть благим (1783)
• Пря бесу со Варсавою
• Начальная дверь к христианскому добронравию (1769—1780)
• Икона Алкивиадская
• Сад божественных песен

Не сохранившиеся произведения:

Басни

• «Басни харьковские» (1774)
• «Благодарный Еродий»
• «Убогий жаворонок»
• «Басня Эзопова»